Ксения Сапожникова. И чем случайней, тем вернее. Как я начала работать во ВНИИМ

Заместитель руководителя проблемной лаборатории метрологического обеспечения компьютеризированных датчиков и ИИС Ксения Всеволодовна Сапожникова работает во ВНИИМ с 1969 года. В своем очерке в рубрике «Мой ВНИИМ» Ксения Всеволодовна рассказывает о том, почему она, будучи обладателем диплома с отличием, начала трудиться в метрологическом институте мастером по стирке полотенец, как авантюрные гены греческих предков помогли ей сделать единственно правильный выбор места работы и зачем метрологу театр и музыка.

Мои предки родом из Греции, у меня хранится паспорт моей прабабушки, где написано: «Гречанка».

Мой дядя, научный сотрудник Эрмитажа, раскопал, что нашим предком являлся некий Стефан Мавромихали («черный Михаил»), руководитель греческого восстания против турок в конце XVIII века.

Стефан Мавромихали после поражения восстания был вывезен на российском военном корабле с семьей и ближайшим окружением в Крым. Позднее он продолжал служить России, пользовался большим авторитетом, особенно на юге, причем татары называли его «байрактар», что значит знаменосец.

Возглавив так называемые «спартанские легионы», он во многом способствовал победам русского флота в морских сражениях.

С его — и, соответственно, нашими — предками связаны разные легенды, в том числе, что в нашем роду была русалка.

В детстве я мечтала стать пианисткой, просто бредила музыкой. Наизусть знала оперы «Евгений Онегин», «Пиковая дама». Но с деньгами в нашей семье было трудно, купить инструмент было не на что. И я сделала из картона «клавиатуру», прикрепила кнопочками к подоконнику, и так занималась: пела и нажимала на «клавиши». Пианино у нас появилось только, когда мне уже исполнилось тринадцать лет. Я стала заниматься, но поняла, что время упущено и профессиональной пианисткой мне уже не стать.

Моя мама преподавала в школе русский язык и литературу. Причем поступила она в Педагогический на заочный уже в сорок лет, когда я пошла в первый класс, раньше возможности не было: мешало дворянское происхождение и известность ее отца и деда до революции. Мама всегда говорила: «Если хочешь чего-то достичь, не отступай, добивайся». Я очень ей благодарна за эти слова. Мама была сильной личностью и творческим человеком. Бывшие ученики до сих пор ее вспоминают с благодарностью, понимая, как она обогатила их жизнь, привив любовь к литературе и музыке. Все мои родственники, кроме отца, были гуманитариями, занимались филологией, историей, музейным делом. А папа был талантливым инженером, метростроителем; он тоже был увлечен своей работой. В подростковом возрасте я ощущала некоторое давление со стороны семьи, меня подталкивали ориентироваться в будущем на гуманитарные науки.

Но подросткам свойственно поступать вопреки пожеланиям старших, и я стала больше заниматься математикой и физикой. В конце концов решила: «Буду инженером, как папа».

Я поступила в ЛЭТИ, сдав все экзамены на отлично. Мой дядя шутил: «Опять пятерка, даже скучно». Я собиралась заниматься вычислительной техникой, автоматикой, но в итоге выбрала Электрофизический факультет, специальность «Диэлектрики и полупроводники». На четвертом курсе я начала работать на кафедре.

Моим научным руководителем был молодой аспирант, он стеснялся девушек, боялся давать указания. А я многого еще не умела. Помню, обожглась кислотой, которой нужно было вымыть большую стеклянную трубу, а потом эту трубу разбила. Когда занималась вакуумным напылением, прибор, находившийся в моем ведении, постоянно бил меня током, но я стеснялась пожаловаться. Наконец не выдержала и сказала: мол, что-то не то. Оказалось, что на корпусе было 80 вольт. С техникой безопасности там было не все в порядке...

Я проработала на кафедре в ЛЭТИ два года, но диплом там писать мне не хотелось…

Был 1969 год.

Еще до распределения мама познакомила меня с заместителем директора одного из научных институтов, и я стала работать под его руководством. У них была новая интересная тема, я уже подготовила большой обзор литературы и была уверена, что туда и пойду работать. Однако накануне распределения оказалось, что в запросе от института по ошибке мою специальность написали не «Диэлектрики и полупроводники», а «Полупроводниковые приборы». Разница непринципиальна, но пойти туда, куда я хотела, возможности не было.

Поскольку у меня был высокий средний балл, я должна была пройти отборочную комиссию в первой пятерке студентов. Мне хотелось заниматься научной работой, но в списке предложенных нам предприятий научно-исследовательских институтов было немного. Нужно было срочно принять решение. Мне показался привлекательным Институт метрологии, тем более, что там работала моя приятельница. Я ей позвонила, она ответила: «Да, здесь неплохо, хотя много радиотехники».

И я сделала этот выбор.

Когда мы с моей сокурсницей Татьяной пришли в отдел кадров ВНИИМ, нам сказали: специалисты требуются во многие лаборатории, идите, смотрите. Мы стали ходить по лабораториям, и нам все не нравилось. Везде радиотехника, приборы, а мы же физики! Я говорю Татьяне:

— Наверное, надо отказываться от этого распределения

— Нас ведь еще какой-то Тайманов заказывал, — сказала она, — Надо бы сходить, а то неудобно. Правда, говорят, у него сплошная радиотехника, но для очистки совести давай сходим.

И мы пошли. Роальд Евгеньевич Тайманов со своей сотрудницей Галиной Сергеевной Михайловой стал нас всячески зазывать к себе. Он так интересно рассказывал!

Роальд Евгеньевич в то время занимался измерением коротких интервалов времени. Однажды в газете «Социалистическая индустрия» он прочитал, что американский физик С. Овшинский изобрел специальное полупроводниковое стекло и придумал новое устройство памяти.

В то время были популярны туннельные диоды, которые обладали N-образной характеристикой, а тут была уже так называемая S-образная характеристика. Соответствующие переключающие элементы были намного более быстродействующими. Роальд Евгеньевич, прочитав об этом, решил, что ему нужен специалист, который бы в этом разбирался, помог их изготовить и смог применить для измерения коротких интервалов времени. Поэтому он и послал заявку на специалиста-физика…

Когда мы вышли из его кабинета, Татьяна сказала:

— Нет, я в эту лабораторию не пойду. Для диплома дается десять месяцев. А материалов никаких, кроме газетной статьи!

А я пойду, — решила я (по-видимому, это было проявлением генов авантюризма моего греческого предка).

И сразу же начала делать обзор публикаций. Я принесла Роальду Евгеньевичу обзор, полагая его прекрасным. Когда он его мне вернул, там все было исчиркано красным карандашом. А главное, Роальд Евгеньевич сказал, что обзор не должен быть просто набором фраз, нужна линия, сюжет, вывод, к которому вы хотите подвести читателя. С тех пор я стараюсь этому следовать.

Роальд Евгеньевич считает, что человек, у которого все пятерки — это плохо. Студент должен быть увлечен чем-то больше, чем-то меньше. Красный диплом в вузе и медаль в школе — это для него возможные минусы.

Главными на собеседовании с потенциальными сотрудниками были вопросы не по специальности: «Вы видели в Горьковском театре их последний спектакль? Что вы про него можете сказать? Любите ли вы Брэдбери? Или кого-либо из других фантастов? Поете, играете на рояле, рисуете?» Если у тебя было творческое хобби, это шло в плюс: то есть у тебя развито ассоциативное мышление. Для некоторых подобные вопросы были весьма сложными. С БДТ мне повезло: моя мама часто покупала билеты в детские театры на весь класс, и кассирша давала ей за это билеты в лучшие театры — БДТ, Театр комедии и другие.

Вдобавок у нас в семье была очень большая библиотека. Родители любили читать, так что и с этим все было хорошо.

Я начала писать диплом во ВНИИМ, сформулировали тему: «Электрически управляемая линия задержки».

В назначенные сроки сделать эту самую линию задержки мы не успевали. Наступил ноябрь, защищаться надо в феврале, тему менять нельзя. Мы стали думать, как под этим названием сделать что-то другое. Позвали даже инженера-конструктора на помощь, и все вместе (конечно, больше Роальд Евгеньевич с конструктором, я была «маленькая девочка»), придумали, что сделать. Стали работать. Роальд Евгеньевич договорился с заводом «Эталон», чтобы я получала зарплату, меня на два месяца оформили монтажницей.

Работаем, назначена дата защиты диплома. Роальд Евгеньевич говорит:

— Надо на основе этого прибора, использующего стекло Овшинского, рассчитать, какой у него будет срок службы. Для диплома это необязательно, но ведь интересно же!

На следующий день я прихожу к нему с расчетом: прибор может работать десятые доли секунды.

— Как же так? — изумляется Роальд Евгеньевич.

Я говорю:

— Ну тогда не будем про это писать, для диплома это не нужно.

А диплом защищать уже вот-вот.

— Нет, — говорит Роальд Евгеньевич, а как же научная честность? Давайте разберемся.

— Времени уже нет.

— Ничего, защититесь через годик.

Через годик? Я, отличница, как какая-то второгодница?

Я в слезы, рыдаю, остановиться не могу.

А Роальд Евгеньевич очень не любил, когда женщины плачут, это я уже потом поняла.

Видимо, он очень хотел, чтобы слезы прекратились. Роальд Евгеньевич отошел от стола на несколько метров, разбежался и запрыгнул на стол. Я рот открыла от неожиданности и плакать перестала, т. е. он достиг своей цели, хотя тогда даже ногу повредил и потом хромал.

— Теперь, — говорит, — надо подумать, почему у вас так получилось.

Разобрались. Моя ошибка была связана с тем, что я не учла скважность импульсов.

Я сдала текст диплома, его напечатали на машинке. Рецензент из института, для которого я ранее делала обзор, ставит мне «четыре». Роальд Евгеньевич очень возмутился этой оценкой, написал отзыв на пять с тремя плюсами. Он очень хотел прийти на защиту, чтобы меня поддержать.

Я ему говорю:

— Пожалуйста, не надо, я буду очень стесняться. Меня смущают знакомые в зале.

В результате выступаю я на комиссии по защите диплома, смотрю: вся комиссия шушукается.

Я не знаю, что и думать. А оказывается, они обсуждали, что делать. Я шла на красный диплом, а у меня лишняя четверка. И мне в итоге порекомендовали один предмет пересдать. Я пересдала и с красным дипломом пришла во ВНИИМ.

Когда человек двадцать выпускников различных ВУЗов явились в отдел кадров, нам всем сказали: «Ситуация изменилась, министерство забрало все ставки, вакансий нет и не будет».

«Но я хочу работать здесь», — подумала я. И стала два раза в неделю приходить на прием в отдел кадров. Прошел месяц, другой, третий, мои сокурсники давно уже работают в других местах, а я все хожу. Потом замначальника отдела кадров мне предложил:

— Я вижу, что вы очень хотите здесь работать. Через две недели начальник отдела уедет в отпуск, я буду за него и вас оформлю. Не обижайтесь, но пойдете вы в административно-хозяйственный отдел, мастером, на стирку полотенец и тому подобное.

Так около года я числилась мастером, а все дни проводила в лаборатории.

Роальду Евгеньевичу было на тот момент 35 лет. Средний возраст сотрудников лаборатории был лет 25, может, даже и меньше. Примерно, половина мужчин, половина девушек, одна из них — Наталия Александровна Александрова, которая работает во ВНИИМ до сих пор.

Через год меня оформили в лабораторию к Роальду Евгеньевичу официально.

Так — через тернии — проходило мое постепенное приобщение к звездной науке — метрологии. Звездной, потому что я считаю ее метанаукой, значение которой сопоставимо со значением философии и математики.

Опубликовано: 05.10.2022, изменено: 10.10.2022

/ ⌂ / О ВНИИМ / История ВНИИМ / 180 лет со дня основания ВНИИМ / Мой ВНИИМ / Ксения Сапожникова. И чем случайней, тем вернее. Как я начала работать во ВНИИМ /