Роальд Тайманов: от проекта «Союз – Аполлон» до метрологии чувств

Старейший сотрудник ВНИИМ
руководитель лаборатории метрологического обеспечения компьютеризированных датчиков и интеллектуальных измерительных систем
Роальд Евгеньевич Тайманов о своей работе в институте метрологии

Общий предок нашей семьи — Исатай Тайманов, руководитель восстания казахов в 1836–38 года против Внутренней (Букеевской) Орды, вассальной Российской империи, и уральских казаков. Я боялся, что это просто бандит, нечто вроде Стеньки Разина. Но о нем очень позитивно говорили и враги, и свои, все говорили, что он был человек очень благородный. Он погиб на поле боя. Его сын был отправлен куда-то на север России и в конце концов осел в районе Смоленска, где в 1898 году родился мой отец.

Отец с матерью поженились в Харькове, потом переехали в Петроград. Это было в начале 1920-х годов, вскоре родился мой брат Марк. Мама нам говорила: «Все эти материальные блага сегодня есть, завтра нет, но что важно — чтобы ты мог себя выразить. Сможешь себя выразить — тебе всегда будет хорошо». Эта концепция определила мою жизнь, жизнь моего брата Марка и моей сестры Ирины.

Нашу семью не обошли репрессии 1930-х. Отец был одно время начальником цеха на Кировском заводе, потом главным инженером завода «Гидравлика»… Одна из сестер мамы была замужем за человеком, о котором у нас в семье ходят легенды. Это был коммунист высшей марки, кристально честный. Когда он был наркомом продовольствия на Украине, Тося, мамина сестра, бегала к маме за стаканом муки. Позднее он был назначен председателем Хабаровского крайисполкома, их сын вспоминал, что он дружил с Уборевичем, Гамарником, Якиром, с этим кругом. Он был расстрелян, Тося отправлена в лагерь членов семей изменников родины в Казахстан. А Юра, их сын, оказался в детдоме. Папа поехал на Дальний Восток и забрал его. И Юра стал нам родным братом. Он окончил «Дзержинку», стал подводникам, служил на Дальнем Востоке, после войны приехал в Ленинград, работал в Кронштадте в училище подводного флота, а после демобилизации – в закрытом ленинградском институте, который был связан с освоением человеком подводного мира. Был удостоен ордена Боевого Красного знамени, потому что рисковал жизнью при постановке эксперимента.

В годы блокады мы жили на канале Грибоедова, там, где железнодорожные кассы. Уехали мы из Ленинграда в апреле 1942 года, потом кто-то эту квартиру занял, и примерно год после возвращения мы с другими вернувшимися из эвакуации жили в гостинице «Астория». Среди тех детей, кто там жил и с кем я познакомился — будущий иллюзионист Игорь Кио и тележурналист Галина Мшанская.

Наш отъезд из блокадного Ленинграда — один из наиболее памятных эпизодов детства. На берегу Ладожского озера — я, мама, моя сестра Ирочка. Всем эвакуируемым предложено садиться в открытые грузовики. Мама говорит: «Я с Ирочкой в грузовик не сяду. Ей меньше года, она не выдержит дороги». И пошла к начальнику эвакопункта. Я остался с вещами. Мне восемь лет. Ко мне подходит парень, говорит: «Давай я погружу ваши вещи». Я говорю: «Не дам. А не уйдешь — буду кричать». В этот момент вернулась мама. Как оказалось, она прорвалась к начальнику эвакопункта, а он оказался нашим знакомым, ухаживал за маминой сестрой. Он страшно обрадовался, когда ее увидел: «Симочка!», и предоставил нам для отъезда свою легковую машину. Грузовик, в котором, возможно, мы должны были ехать, во время пути на глазах у нас ушел под воду, провалившись в полынью. А мы на легковой машине доехали по льду Ладожского озера до другого берега…

После возвращения в Ленинград я учился в музыкальной школе при консерватории, учился играть на скрипке, выступал в концертах, был направлен как один из лучших учеников в пионерский лагерь «Артек»... Я очень люблю музыку, хожу на все значимые концерты, не жалею, что ушел из музыкальной школы, но жалею, что бросил скрипку. Мне трудно было с моим преподавателем. Он все время говорил: «Спинку держи». А мне после войны, после блокады, было физически трудно. Мне с ним работать не хотелось, и я сказал маме, что хочу уйти...

Из музыкальной школы я ушел, перешел в обычную. Очень любил историю, был президентом историко-географического общества школ Октябрьского района. Думал, что буду историком. Но наш преподаватель истории, очень хороший, сказал: «Не рекомендую, ты эмоционален, и это может плохо кончиться». Я очень прилично фотографировал и решил, что пойду на режиссуру кино. Но в Ленинграде вуза по этой специальности не было, и тогда я пошел в ЛИТМО, на радиотехнический факультет, это было рядом с домом. А жили мы уже в помещении музыкальной школы при консерватории, в Матвеевом переулке, около Театральной площади. Поступил я в ЛИТМО без проблем. Не скажу, что я был ленинский стипендиат, но из числа очень хороших студентов.

После учебы я был направлен в ЦКБ 667. Я понятия не имел, что это такое. Позже это предприятие стало называться «НПО имени Коминтерна». Это было крупнейшее радиотехническое предприятие. Меня спросили там: «Чем хотите заниматься?». Я ответил: «Научной деятельностью». Мне говорят: «Нет, либо завод, либо КБ». Завод это абсолютно не мое, я стал конструктором в КБ, хотя чертить не умею, в институте черчение пересдавал 31 декабря до 23 часов. Главный конструктор там был умница, мы с ним поговорили, и он позволил мне заниматься тем, что у меня получалось. Как-то мне принесли схему. Я посмотрел и сказал, что всю схему надо делать иначе. Меня вызвали в ту лабораторию, откуда пришла схема и предложили с ними работать. Лаборатория была очень хорошая, руководителем там был Юрий Васильевич Денисов. Я его хорошо помню и очень ему благодарен. До войны он работал в Ленинградском университете под руководством Улитовского, занимался электромагнитным излучением головного мозга, хотел раскрыть тайны телепатии. Многое мне рассказывал. Как и Денисов, я считаю, что телепатия – это не выдумка, что есть все доказательства ее существования.

В ЦКБ я занимался интересными вещами. Я был, в частности, на Новой земле, анализируя, как обеспечить секретную связь на большие расстояния, чтобы ее нельзя было перехватить… Мой портрет как одного из лучших изобретателей конструкторского бюро висел на доске почета...

Вручение Р.Е. Тайманову диплома как одному из лучших изобретателей ВНИИМ. 26 апреля 2022 г.

Так я работал в ЦКБ 667. И хотя у меня в трудовой книжке написано, что я год работал конструктором, у меня ни одного чертежа не было выпущено.

Во ВНИИМ я решил перейти в середине 1960-х. Денисов меня не отговаривал. Он сказал, что в теоретической части в нашей области все уже изучено, а производство — это не мое дело, рекомендую уходить. Мы с ним всегда поддерживали добрые отношения. Директор ЦКБ меня приглашал к себе, обещал увеличить зарплату, но я все же ушел во ВНИИМ.

Пришел я во ВНИИМ сначала в лабораторию времени и частоты, стал заниматься измерениями коротких интервалов времени. Довольно скоро возникла работа, которую можно назвать комплексной. Нередко специалисты говорят: «Я этим заниматься не буду, это не мое». А меня всегда привлекало необычное, какой-то синтез хорошо мне известного и неизвестного. И с тех пор повелось, что я всегда занимался теми работами, которые не подходят под жесткую структуру, мне это было интересно. И руководство института меня в этом поддерживало.

Ксения Всеволодовна Сапожникова:

«Мы знакомы с 1969 года. Роальд Евгеньевич тогда уже работал в Институте метрологии, занимался измерением коротких интервалов времени. И однажды в газете «Социалистическая индустрия» он прочитал, что американский физик С. Овшинский придумал новый прибор — устройство памяти, которое обладает очень большим быстродействием. Роальд Евгеньевич решил, что нужно сделать такое устройство и использовать его для измерения коротких интервалов. Для этого ему нужен был специалист по физике полупроводников. И он подал заявку в ЛЭТИ на молодого специалиста-физика. А я как раз оканчивала ЛЭТИ по специальности «Диэлектрики и полупроводники» и получила направление в этот институт. Мы вместе с моей сокурсницей Татьяной, у которой тоже было туда направление, пришли в отдел кадров. Нам говорят: специалисты требуются во многие лаборатории, идите, смотрите. Мы стали ходить по лабораториям, и нам все не нравилось. Везде радиотехника, приборы, а мы же физики! Я говорю Татьяне: наверное, надо отказываться от этого распределения. Нас ведь какой-то Тайманов заказывал, – сказала она, — Надо бы сходить, а то неудобно. Правда, говорят, у него чистая радиотехника, но для очистки совести давай сходим». И мы пошли. Роальд Евгеньевич так интересно рассказывал! Когда вышли, Татьяна говорит: «Нет, я на эту авантюру не пойду. На диплом дается десять месяцев. А материалов никаких, кроме газетной статьи!». «А мне понравилось, я пойду», – сказала я.

После защиты диплома (я получила диплом с отличием, а потом и авторское свидетельство на изобретение за решение, предложенное в дипломном проекте) я должна была быть зачислена в Институт метрологии. Туда было направлено много народу из разных вузов. Но, когда мы пришли в отдел кадров, нам сказали: ситуация изменилась, министерство забрало все ставки, вакансий нет и не будет. «Но я хочу работать здесь», — подумала я. И стала два раза в неделю, приходить в отдел кадров. Прошел месяц, другой, третий, мои сокурсники давно уже работают, а я все хожу. Потом замначальника отдела кадров мне предложил: «Вы знаете, через две недели начальник отдела кадров уедет в отпуск, я буду за него, я вас оформлю. Вы не обижайтесь, но я вас оформлю в административно-хозяйственный отдел, мастером. На стирку полотенец и тому подобное». Около года я числилась мастером, а все дни проводила в лаборатории. Так я начала работать в Институте метрологии под руководством Роальда Евгеньевича».

Р.Е. Тайманов и К.В. Сапожникова

Валентин Осипович Арутюнов, при котором я пришел работать во ВНИИМ, не отделял себя от Института. Он был заинтересован прежде всего в том, чтобы поднять ВНИИМ на новый уровень и меньше всего думал о собственной карьере. Валентин Осипович был руководителем, способным пойти на риск, если он был связан с решением масштабной задачи. Когда в Москве проходило совещание на самом высоком уровне и встал вопрос, какое учреждение сможет обеспечить требуемую точность при стыковке космических кораблей Валентин Осипович сказал: «ВНИИМ». На тот момент, откровенно говоря, представлений, как решать эту задачу, не было, и Арутюнов очень многим рисковал. По итогам совещания осуществление этого проекта было поручено нашему Институту, а заниматься этим пришлось мне с коллегами. В дальнейшем мы приняли участие в разработке технических решений в рамках проекта «Союз – Аполлон». Позволю себе в шутку предположить, что возможно, Валентин Осипович планировал это с самого начала, учитывая мое участие в разработке крупных радиотехнических систем до прихода во ВНИИМ, успешные работы в предшествующие годы и всегдашнее стремление к новизне. Мы с задачей справились, но такое решение нашего руководителя в тот момент казалось многим моим коллегам несколько авантюрным. Мы часто виделись по рабочим делам, но, когда Валентин Осипович передал через коллег просьбу, чтобы я пришел к нему в больницу, когда он был смертельно болен, для меня это было полной неожиданностью. Я не входил в его ближайшее профессиональное окружение, был беспартийным начальником сектора, а он попросил меня прийти. Он хотел передать и прокомментировать документы, касавшиеся меня лично, и обсудить ту работу, которую я тогда вел в Институте. Он уже не был директором, но по-прежнему чувствовал себя ответственным за сотрудников и их проекты.

Р.Е. Тайманов и Марина Валентиновна Арутюнова, дочь В.О. Арутюнова

Если говорить о Юрии Васильевиче Тарбееве, который пришел ему на смену, то одно из наиболее важных решений, которое смог реализовать Тарбеев уже после распада Советского Союза, в новых экономических и политических реалиях, – это то, что ВНИИМ вошел в список важнейших научных центров страны. В начале девяностых государством было принято решение поддержать ведущие научно-исследовательские институты. Таких институтов было выделено десять, и среди них, наряду с Физтехом и Курчатовским центром, был ВНИИМ. Он стал единственным отечественным метрологическим институтом, который приобрел статус Государственного научного центра. Это давало Институту дополнительное преимущество в борьбе за существование и, в конечном счете, помогло ему выжить. Заслуга Ю. В. Тарбеева здесь чрезвычайно велика. Совместно с учеными-метрологами и приборостроителями Юрий Васильевич выступил инициатором создания Российской Метрологической академии, президентом которой он был в течение 21 года (с 1992 по 2013 г.). Создание Метрологической академии призвано было, помимо всего прочего, поднять статус метрологии. Мы с Юрием Васильевичем были в очень добрых отношениях, и когда он меня пригласил и попросил: «Напишите заявление о приеме в Академию, это мне нужно», — я, разумеется, не стал ему отказывать, хотя сам к таким знакам отличия всегда был равнодушен. Я написал, единогласно прошел в членкоры, а потом меня избрали действительным членом Метрологической академии.

В восьмидесятые, когда под руководством Юрия Васильевича институт интенсивно развивался, я был назначен научным руководителем работ по организации метрологического обеспечения ленинградских производств в рамках программы «Интенсификация-90». Программа предусматривала создание гибких производственных систем, автоматизированных участков и целых цехов. Вместе с Ксенией Всеволодовной мы по результатам анализа ситуации на многих предприятиях выяснили, что одна из самых серьезных проблем автоматизированных производств связана с обеспечением достоверности измерений. Поверка датчиков приводит к остановке производства, ее отсутствие — к браку и авариям, а частая поверка вызывает потери времени и средств. Нашей лабораторией был предложен выход — создание более сложных датчиков и измерительных систем, которые бы сами сигнализировали о возникновении дефектов и начале процессов, порождающих рост погрешностей. Это позволило бы сделать поверки реже.

Концепция метрологического диагностического контроля (самоконтроля) была воспринята «на ура» и в Ленинграде, в атомной промышленности и в других стратегических отраслях. Она была поддержана Комитетом стандартизации и метрологии СССР выпуском первого в мире нормативного документа МИ 2021-89, в котором даны рекомендации и требования, связанные с применением такого контроля.

Но пришли девяностые, и многим предприятиям стало не до реализации инновационных замыслов. Тем не менее, интерес в атомной энергетике к этой идее был так высок, что на одном из энергоблоков Калининской АЭС осенью 1998 года удалось установить три измерительных комплекса, снабженных метрологическим самоконтролем. Аппаратура была разработана и изготовлена совместно ВНИИМ и ОАО «Ижорские заводы». Около десяти лет проработала она в одном из самых ответственных устройств АЭС — регулирующей группе системы управления и защиты. Ее совершенствование продолжалось все эти годы. Самоконтроль показал свою эффективность, вызвал интерес со стороны Росэнергоатома. Эксплуатация аппаратуры доказала, что благодаря know how и запатентованным нами решениям есть основания для увеличения срока службы датчиков без поверки с 3–5 до 40–60 лет…

В 2005 году по приглашению Росатома Ксения Всеволодовна выступила на совещании МАГАТЭ в Париже. В докладе она показала преимущества разработанных измерительных комплексов сравнительно с серийно выпускаемыми. После доклада ее окружила толпа заинтересованных лиц, у которых был один вопрос: «Как приобрести это оборудование?».

Разрешить проблему серийного производства измерительных комплексов с метрологическим самоконтролем я пытался, организуя встречи с академиком Ж. И. Алферовым, Е. Т. Гайдаром, А. А. Собчаком, С. М. Мироновым и топ-менеджерами Росэнергоатома. Поддержка была получена, но преодолеть набравший силу монополизм производителей не удалось…

В начале двухтысячных в журнале «Датчики и системы» был опубликован перевод статьи англичанина Мануса Генри из Оксфорда, посвященной самовалидации (самоконтролю) применительно к Кориолисовому расходомеру. Мы с Ксенией Всеволодовной пригласили его сделать доклад на симпозиуме Международной конфедерации по измерениям в Санкт-Петербурге. Как выяснилось при встрече, он работал в этом направлении с начала девяностых годов, но о наших работах не знал, поскольку к тому времени наши статьи публиковались только на русском. Он был поражен, насколько мы с ним мыслили в одном направлении, хотя мы решали задачи в иной, более широкой области измерений. С этого момента мы подружились, подготовили совместную статью, переписываемся.

По результатам работ, связанных с самоконтролем мы с Ксенией Всеволодовной опубликовали свыше 150 статей и докладов в России и за рубежом, по приглашению организаторов провели более 10 специализированных секций на международных конференциях…

В последнее десятилетие количество исследователей в этой области существенно выросло. В России по-прежнему лидирует ВНИИМ, но интенсивные работы проводятся Горным университетом, Южно-Уральским государственным университетом (Челябинск), Омским политехническим университетом и др., а также в Росатоме.

За рубежом интересные исследования ведутся в Китае, Великобритании, Германии и США. В связи с тем, что в двухтысячные годы свойства человека, с акцентом на состояние его здоровья, стали рассматриваться как один из объектов внимания метрологов, сотрудников лаборатории начали интересовать методы измерения свойств человека и животных. В первую очередь нас привлекло измерение эмоций – древнейшего языка общения живых существ. Эмоции – значимый фактор, характеризующий состояние здоровья и при этом - основная реакция на произведение искусства.

Наши исследования по гранту РФФИ на тему «Формирование измерительной модели, связывающей музыкальное воздействие с эмоциями слушателей» показали, что эмоции в музыкальных фрагментах находят отражение в нейрофизиологических сигналах, возбуждаемых у их слушателей. Но возникновение таких реакций связано с рождением эмоций на акустические сигналы животных. С развитием мозга в процессе эволюции происходило усложнение эмоций, на формирование которых оказывает влияние усложнение социального общения, генетическая память, а у людей дополнительно — связь с национальной культурой, увлечения и т. д.

Изучение эмоций животных дало толчок к изучению языка их общения, к его «переводу на русский». В наших поисках мы прежде всего опираемся на опыт эволюции, но теперь, в связи с расширением сферы применения метрологии на ряд нефизических наук, возникла необходимость творческого сотрудничества с психологами, музыкантами, филологами, нейрофизиологами и врачами.

В частности, в содружестве с филологами Санкт-Петербургского Университета нами была показана возможность при автоматическом переводе речи учесть ее интонационную окраску, например, иронию.

Несколько лет назад нас заинтересовала возможность ранней диагностики отклонений в развитии мозга… В 2017 году нами были выполнены пилотные исследования, показавшие возможность по анализу звучания плача младенцев и их изменению на протяжении первых месяцев жизни, т. е. предельно безболезненно, оценить развитие мозга ребенка и выявить отклонения, причем как негативные, в частности, ведущие к аутизму, так и позитивные, которые при соответствующей поддержке со стороны родителей, могут привести к раннему проявлению творческой одаренности. Речь идет о специальной математической обработке эмоционально окрашенных звучаний и выявлении особенностей изменения связанных с ними нейрофизиологических реакций. Статьи на эту тему опубликованы нами в России и за рубежом.

Сейчас в огромной мере будущее зависит от умения развить возможности человека, сделать его способным конкурировать с роботами будущего. Обеспечить раннее распознавание талантов человека и, наоборот, ввести элементы эмоционального восприятия в структуру робототехнических систем, использование живых существ в качестве датчиков… Все это очень необычно и интересно, а также крайне актуально…Востребованность наших исследований позволила мне с коллегами опубликовать более 50 авторских свидетельств и патентов, а также более 330 статей в России и за рубежом, причем более 260 совместно с Ксенией Всеволодовной. Но у нее много и других публикаций.

Меня часто спрашивают о секретах профессионального долголетия.

Если хочешь быть здоров, должно быть три компонента в жизни. Первое — ты должен чувствовать: то, что ты делаешь, важно и увлекательно, второе — ты должен обязательно жить эмоциональной жизнью. Надо обязательно ходить в театр, на выставки и концерты, надо радоваться тому, что ты делаешь, это важно для твоей жизнедеятельности. И третье — ты должен иметь физическую нагрузку.

Человек должен быть счастлив. Чтобы человек был счастливым, он должен делать то, что он любит и жить в окружении людей, которых он любит. Для этого нужно, чтобы он умел увидеть нечто глубоко скрытое, но очень значимое в своей работе и умел скорректировать ее так, чтобы ему было интересно. Важно быть достаточно самостоятельным в принятии решений, эрудированным и интересоваться окружающим, стараться не превратиться в узкого специалиста. В наше время это большая опасность. Профессионалы интеллектуального труда должны понимать, что завтра им потребуются знания, которыми сегодня они еще не владеют, и придется, опираясь на прошлые знания, все время овладевать новыми. И если при этом в коллективе будет создана соответствующая атмосфера, то человек будет счастлив, как всю жизнь счастлив я.

Опубликовано: 26.05.2022, изменено: 26.05.2022

/ ⌂ / О ВНИИМ / История ВНИИМ / 180 лет со дня основания ВНИИМ / Мой ВНИИМ / Роальд Тайманов: от проекта «Союз – Аполлон» до метрологии чувств /